PhiloDream

Но эти три машины только увеличили до неслыханных размеров производство пряжи из сырого материала; теперь требовалась машина, которая могла бы поспевать за ними, перерабатывая пряжу в ткань. В 1785 году кентский пастор Картрайт взял привилегию на механический ткацкий станок.

Хотя станок и подвергался с тех пор многим усовершенствованиям и вошел в большое употребление только после 1813 года, но во всяком случае принцип был найден, и машина Картрайта вместе с прядильным станком Кромптона способствовала окончательному уничтожению домашней системы производства, еще державшейся некоторое время в ткацком деле. Паровая машина Джеймса Уатта нанесла домашнему производству последний удар. Привилегия на нее была взята в 1769 году; вначале она употреблялась в копях вместе с насосами для выкачивания воды из шахт, но с 1785 года уже получила применение и на бумагопрядильнях. Хозяева фабрик сразу заметили преимущество пара над водяным колесом, и паровая машина стала быстро заменять его; через пятнадцать лет производство паровых машин утроилось, а к 1810 году, через 30 лет после того как был пущен в ход первый станок Аркрайта, в Англии уже дымились высокие трубы 600 бумагопрядилен, общий тип устройства которых сохранился повсюду и теперь.

Кроме бумагопрядения, все перечисленные машины с разными новыми приспособлениями получили применение и в остальных отраслях, занимающихся производством тканей. Маленькие прядильни и ткацкие, ютившиеся по берегам рек и ручьев, среди ферм и деревень, стали быстро исчезать, уступая свое место громадным фабрикам с сотнями и тысячами закупоренных в них рабочих; фабрики эти часто открывались в городах или давали начало новым городам, выраставшим около них, и не зависели, как прежде, от близости воды, служившей движущей силой. Народившиеся хозяева нового типа изо всех сил спешили с устройством паровых фабрик, которые росли как грибы. Торговцы, прежде не занимавшиеся производством и скупавшие пряжу у сельских жителей, стали организовывать теперь большие мастерские и старались сосредоточить около них как можно больше ткачей, причем они уже сами выдавали пряжу рабочим. Вскоре после этого работники почувствовали всю разницу между старой и новой системами. Раньше они сами покупали пряжу, из которой должны были ткать, и являлись собственниками сработанной ткани; они сами были маленькими хозяевами. При новом же порядке рабочие очутились в полной зависимости от торговцев и фабрикантов. Вначале заработки их действительно повысились, потому что вследствие сразу увеличившегося производства увеличился и спрос на рабочие руки. Но это продолжалось недолго. Машина скоро оставила без дела многих искусных работников, которых заменили приставленные к ней женщины и дети; вместе с этим она поставила их в полную зависимость от хозяина-капиталиста и повела к неслыханной до сих пор конкуренции в труде.

В некоторых отраслях фабричного производства работа детей являлась совершенной необходимостью, но отцы неохотно отпускали их на фабрики. Новые фабриканты, однако, вышли из этого затруднения, обратившись в рабочие дома, рассеянные по всей Англии, откуда и набирали потребное число учеников из числа призреваемых там детей нищих и незаконнорожденных. Их покупали, как товар, и гнали, как скотину, толпами к месту назначения; дальновидное начальство рабочих домов, весьма довольное случаем избавиться от них, выговаривало при этом, чтобы в числе так называемых учеников забиралась известная часть больных и идиотов. Когда эти дети достигали наконец той фабрики, где они должны были проработать всю свою жизнь, их поселяли в наскоро сколоченные бараки; их пища была самая плохая и часто выдавалась в недостаточном количестве; на одних и тех же кроватях спало по две смены, так что пока одни спали, другие работали на фабрике, а возвратившись с работы, тотчас же бросались в постели, еще не успевшие остыть. Эти несчастные дети, конечно, не в состоянии были сами позаботиться о себе; не имея ни близких, ни родных, они находились в полной власти у тех людей, которые смотрели на них как на простые орудия труда. Их не только держали впроголодь, но жестоко били, если они засыпали на работе, и благодаря такой каторге они умирали как мухи. В Англии существует целая литература, посвященная описанию этих невероятных ужасов, почти не имеющих себе равных в ее истории и позорящих тот период, который положил начало ее промышленному величию. Но все это оставалось незамеченным обществом, пока между несчастными детьми не распространились повальные болезни, так что новые фабрики с их поселками постепенно стали превращаться в очаги заразы, грозившей ближайшему населению.